Награды: Международный кинофестиваль в Венеции — Гран-при ("Золотой лев"). Fantasporto — лучший режиссер — Том Стоппард.
Интересные факты о фильме:
Роль Ричарда Дрейфуса должен был исполнить Шон Коннери, но мэтру более заманчивым показалось предложение из Голливуда — роль в блокбастере "Охота за "Красным Октябрем". Версия для печати
Владимир Гордеев:
Рецензия на фильм "Розенкранц и Гильденстерн мертвы"
Два модных средневековых молодых человека молча прутся по "местности, лишенной каких бы то ни было характерных признаков" под кривляющуюся за кадром шутовскую музычку, пока одному из них не подворачивается под ноги монета. С этого и начинается странная орлянка: в обычных, казалось бы, условиях, и вопреки странному неизменному везению Розенкранца на "орла", ситуация то и дело ставит монету на ребро на острие ножа, с одной стороны которого — комедия, с другой — трагедия. Поди удержись. Удивительная способность балансировать между ними у Стоппарда.
Не знаю, что говорили критики о наличии или отсутствии "злого" умысла в привлечении именно этих имён — Розенкранц и Гильденстерн — но в вязи смыслов они занимают не последнее место. Не мерещится ли вам в Розенкраце розенкрейцер? Человек, что не видит пользы ни в какой политике и полемике, а только в том, чтобы распознать законы окружающей физики? Но имя ложно, Розенкранц в правильном написании означает Розовый венок или Чётки, это имя должно давать хозяину нежность и набожность. Розенкранц просто обязан быть милым ребёнком, молча складывающим из осколков окружающего слово "жопа". С Гильденстерном иное дело. Он не настолько ясен мне семантически. Скорее, он — ремесленник. Гильдии Звезды. Какой печальный парадокс: рожденный ползать смотрит в небо и верит в незначительность бремени своей истинной сущности. Не тут-то было. Гильденстерн оказывается маленьким оратором с большой претензией, циничным нигилистом, в глубине души верящим в божественное прощение. В то время как нежный Розенкранц испытывает свойства материалов, изобретает двигатель и аэроплан, открывает закон вытеснения объёма и проверяет, каково голове лежать на жёстком венке одра, Гильденстерн ворчит и мается риториками. Всё это настолько прозрачно, что имён называть, действительно, не возникло необходимости. И пусть не помнят: ни себя, ни своих причин.
Режиссёр бродячего театра — особая фигура. Его нельзя напугать, догнать, изменить его планы, подчинить, убить. Он и его актёрский бестиарий — существа нечеловеческого порядка, и он открыто и с гордостью заявляет об этом, упоминая их способность множественности умираний с неизменными воскрешениями. Считаемые по умолчанию пьесы реальными героями Гамлет и его окружение столько раз пропускаются через отсекающую всё периферическое призму его дьявольского лицедейства, что и сами стремительно теряют реальность: куклы, смотрящие как куклы смотрят кукольный театр. Эта воронка и поглощает в итоге бедных модников, монета колеблется и падает "решкой", а черный силуэт повозки под веселые выкрики катится вдоль гребня горы, бесконечно напоминая связанных в цепочку и пляшущих вдоль горизонта мертвецов из "Седьмой печати".
"Розенкранц и Гильденстерн мертвы" — фильм Тома Стоппарда по пьесе Тома Стоппарда. И, хотя кроме Тома Стоппарда там есть еще люди, наиболее важен именно он. И пьеса.
Так вот.
Если вдруг кто не знает, пьеса "Розенкранц и Гильденстерн мертвы" — это такой "Гамлет", только с точки зрения Розенкранца и Гильденстерна. Это, если вдруг кто не знает, — друганы Гамлета, вместе учились. Второстепенные персонажи — и то, только потому, что из третьестепенных там один Фортинбрас. И череп еще, пожалуй. У Стоппарда пьеса развернута так, что Розенкранц и Гильденстерн становятся главными героями. Два человека, неожиданно оказавшиеся в безумном шекспировском сюжете. Это как взять двух нарисованных на картине людей и дорисовать им движения, а остальных не трогать. У всех, кроме Розенкранца и Гильденстерна, — только шекспировский текст. У них же – еще какие-то слова и мысли, причем с одной стороны, вполне нормальные, какими говорят люди, а с другой стороны — сочетающиеся с бесконечными монологами.
Понятно, как сюжет "Гамлета" выглядит с точки зрения двух обычных чуваков – сидят они, беседуют, например, а тут врывается Гертруда и толкает какой-нибудь монолог. Или Гамлет тащит тело Полония, не говоря ни слова. Потому что у Шекспира не написано, что Гамлет в этот момент что-то говорит. В пьесе "Гамлет" вообще действия персонажей имеют какую-то (спорную) логику, только если смотреть на них с одного ракурса — гамлетовского. При смещении главных героев логика теряется напрочь. И в то же время герои не говорят ничего нового. Это очень тонкий способ достижения абсурда – не то, чтобы нанизать нетипично связанные между собой реплики друг на друга, разбавив боем часов, например. Абсурд может оставаться абсурдом, даже имея за собой какой-то смысл. Потрясающее достижение.
Стоппард сам снял фильм. Поэтому он и получился цельным — хотя это почти невозможно. Если пьесу, которая является интерпретацией другой пьесы (бесконечными интерпретациями которой только и заняты все театры мира), интерпретировать еще раз, то могла получиться абстракция слишком высокого уровня. Это само по себе не плохо, это по-другому. А так есть пьеса и есть фильм по ней. Он отличается мелочами – как сценарий отличается от пьесы, все эти колыбели Ньютона, падающее перышко и тому подобное, и одной довольно важной вещью — ролью актерской труппы, которая в "Гамлете" играет спектакль-ловушку для Клавдия и Гертруды. В "Розенкранце и Гильденстерне" актер из этой труппы – третий и последний персонаж, у которого есть не шекспировские слова. Он добавляет в фильм еще один смысл (или бесконечно много смыслов), которого нет в пьесе.
Мне сначала казалось, что идея универсальна — вообще, если повернуть классическую театральную пьесу в другую сторону, так, чтобы в центре оказался не главный герой, а кто-нибудь еще, эта пьеса станет абсурдной. Чем более классическая пьеса, тем лучше работает. По крайней мере, для любой шекспировской. Или еще такой есть сборник в двухсоттомнике всемирной литературы — "Испанский театр". Но даже — даже — если придумать слуге или писарю собственную личную жизнь, из которой он будет смотреть на барона, Эльвиру и Пелегрина, то и "Санта Крус" подойдет. Просто "Гамлет" — очень удачный случай. Пафосная театральная пьеса, венец карьеры и стремление многих актеров, поставленная миллионы раз, которую проходят в школе, где каждый персонаж обсосан до невозможности. Пара совершенно невнятных и не прописанных персонажей, которыми не интересовался Шекспир и вяло интересовались все остальные (Розенкранц и Гильденстерн – жертвы обстоятельств или шпионы Клавдия? Но мало, слишком мало материала, не хватает даже на школьное сочинение.) Если взять этих персонажей, и придумать им разные характеры, и мысли, и вывести их за действие – в "Гамлете" все внутри ситуации, они действующие лица, вне Эльсинора жизни нет, только театр, а у Стоппарда Розенкранц и Гильденстерн приезжают снаружи, извне, они смотрят на сюжет немного со стороны, даже шагнув внутрь, — то как раз можно достичь нужного эффекта. На самом деле нет. То есть, достичь некоторой абсурдности (даже, может, более интересной, чем у классиков этого как бы стиля) — можно, а получить такой же гениальный результат — вряд ли. Слишком удачный случай.
Оппозиция между живыми и неживыми персонажами подчеркивается подбором актеров и их игрой. Розенкранца, Гильденстерна и актера играют Гэри Олдман, Тим Рот и Ричард Дрейфус, и каждый раз после просмотра фильма мне хочется сказать, что это лучшие их роли. Хотя и вряд ли. Но можно сказать по-другому — для этих ролей это лучшие актеры. Не знаю, что там Шон Коннери. Может, и было бы хорошо, но уже невозможно себе представить. Всех остальных – шекспировских – героев играют неизвестные (по крайней мере, мне, ну и вообще, по-моему, не очень) актеры. В классической манере, только чуть убыстренной и снятой с неклассических ракурсов, от этого выглядящей насмешливо.
Ну и да, смотреть хорошо по-английски или с субтитрами. Ботев их не перевел (в отличие от — —), зато пьесу переводил Бродский. И хорошо когда перевод (фильма) основан на этом переводе (Бродского), а не на том ужасе, который бывает еще.
