Рустам Хамдамов — личность мифическая и эфемерная, наверно он ступает по земле не оставляя следов. Хамдамов редчайший в кинематографе случай халифа без халифата. Есть великий режиссёр, но нет его фильмов. Причём загвоздка не в том, что фильмы его редки и труднодоставаемы, а в том, что их нет физически (ну или юридически). Его реноме классика держится на слухах, кривотолках, авторитетных мнениях, уважительных алаверды и прочих образчиках разговорного жанра. Слава Хамдамова основана не на кинофильмах, а на общем интилектом фоне, можно сказать — на сарафанном радио: кто-то где-то что-то видел, сказал об этом другому и пошла волна. Причём каждый в праве как в анегдоде сказать — фигня этот ваш Шаляпин, мне Мойша вчера напел — ничего интересного.
De facto кроме "Вокальных параллелей" в обойме Хамдамова есть только одна короткометражка, которую он снял по окончании ВГИКА — "В горах моё сердце" (1967). Как и положено по законам жанра, существует легенда, что это короткометражку показывают всем вновь прибывшим студентам чтобы они знали Как надо снимать кино. С большой буквы К. По другой легенде, ниспровергающей первую, исходники этой короткометражки были утрачены.
После окончания киноинститута, в 1974, Хамдамов принялся за съёмки фильма "Нечаянные радости" по сценарию Андрея Кончаловского и Фридриха Горенштейна. Однако времена были тяжкие — на манер американских продюсеров бал в советском кино правили кеночиновники, которые следили, чтобы продукцию штопали по выкованным кодексом строителей коммунизма лекалам. И вот в самый разгар съёмок нагрянула комиссия глядеть отснятый материал. Отсмотрев пришла в глубокий шок, Хамдамова сняли с проекта, плёнку якобы уничтожили (остались лишь куски, спрятанные оператором картины), проект передали другому режиссёру, который, будучи Никитой Михалковым, на основе сценария и каких-то хамдамовских наработок снял "Рабу любви". Хамдамова же кеноруководство отстранило от кено. В ответ на что он принялся весьма убедительно искать себя в рисовании.
Спустя годы, в 1991 о режиссёре вспомнил Сергей Соловьёв, который предложил легендарному Хамдамову ставить любой фильм на любых его условиях. Так уж получилось, что к проекту подключился легендарный хранцузский продюсер Серж Зильберман, который решил: будем брать Пальмовую ветвь. Для этого на главную роль была выписана легендарная Жанна Моро. Назвали фильм "Анна Карамазофф", изящно сведя воедино священных коров русской литературы — братьев Карамазовых и Анну Каренину. Всё было обставленно с большим пафосом и широко освещалось в СМИ. Педантичный перфекционист Хамдамов снимал как поёт Бьорк — вне музыки и ритма, как в голову придёт, ориентируясь на интуицию, а не на сметы, сроки и прочие скучные штуки. К тому же он оказался дюже упёртым человеком. Таким же был и Зильберман. Поэтому ближе к завершению фильма начались пикировки, интриги и взаимные оскорбления. Камнем преткновения стал некий кусок из "Нечаянных радостей", который Хамдамов во что бы то ни стало хотел вставить в фильм, Зильберман же во чтобы то ни стало этого куска в фильме видеть не хотел (говорят потому, что он вкладывался в цветной проект и никакой чорно-белый винтаж ему был нах не нужен). Итогом противостояния стал освистанный журналистами Каннского фестиваля пресс-показ, смертельно оскорбленная Жанна Моро (Хамдамов-таки вставил в фильм чорно-белый кусок, который превратил Моро из главной героини фильма в неглавную) и то, что единственная копия фильма оказалась навсегда запертой в сейфе Зильбермана, который отказался когда-либо её отдавать. Так Хамдамов вновь оказался автором фильма, который видели только создатели и журналисты на пресс-показе, прочие довольствовались красотой легенды и какими-то эпизодами.
Наконец в 1999 году Хамдамов приступил в Казахстане к съёмкам "Вокальных параллелей". Вскоре, однако, закончились деньги, и почти снятый фильм пришлось положить на полку. Весной 2005 года проект возобновили. Денис Евстигнеев и Ираклий Квирикадзе, которые пытались выбить из хранцузов "Анну Карамозофф" после неудачи по инерции переключились на "Вокальные параллели". Они поняли, что если и этот фильм не увидит света, Хамдамову останется только раствориться в мировом эфире — прекрасной и трепетной легендой, которая так и не нашла материального воплощения. После недели досъёмок в Алматы и окрестностях они заперлись с ним в монтажной, взяли в руки ножницы и принялись ваять нетленку из отснятого материала. Того оказалось катастрофически мало, так что ребята решили похулиганить и в дело пошли эпизоды с оператором в кадре, хлопушки, чужие руки, кидающие в кадр сбежавшего котёнка, Литвинова ошибающаяся с текстом и начинающая его с начала, суворовцы, переспрашивающие что-то у режиссёра — всё это придало фильму долю иронии, озорства и балагурства, плюс постмодерновости. Наконец фильм был выпущен. Как водится, казахские спонсоры поспешили обвинить его в оскорблении великого казахского народа, поэтому, зная способность Хамдамова терять уже законченные фильмы, спонсоров держали на расстоянии. Так до отчаявшегося зрителя дошёл первый фильм классика российского кинематографа (ничего, что на казахском языке).
Фильм выполнен в забытом жанре фильма-концерта — казахские оперные певицы в окружении национального и советского колорита поют европейские оперы, а Рената Литвинова между условно говоря номерами комментирует происходящее туманными монологами на казахском языке. Вернее, говорила-то она наверно па-руске, но в процессе дубляжа её ангельский голос оказался скрыт под казахской озвучкой, что с одной стороны убавило фильму прелести, зато с другой — выведя за рамки неповторимый голос Литвиновой, Хамдамов перенёс игру на свою территорию. Голос Литвиновой и её манера речи — это бренд, средоточие, вокруг которого хошь-не хошь начинается виться зрительское внимание. В "Вокальных параллелях" голос не крадёт у самой картины внимание зрителя.
Роль одной из оперных певиц исполняет широко известный в узких оперных кругах Эрик Хурмангалиев, уникальный контр тенор, в своё время прославившийся среди обычных людей исполнением роли Чиочиосан в одноимённой постановке Романа Виктюка.
Фильм снят с характерным шиком и смаком, вызывающем в голове параллели с лучшими фильмами Феллини. Лишённый сюжета он между тем рассказывает историю, выраженную не фабулой, а образами, которые сменяясь складываются в голове в некий узор наподобие мандалы, которая как известно есть карта мира. Этот фильм конечно не карта мира, но "что-то героическое в нём есть". Или вот ещё напрашивается параллель с коврами, в которых узоры текут, переливаются и тоже складываются в нечто подсознательно понимаемое (а порой и пугающее — всякие там искорёженные лица, звериные морды — чего только не увидишь в декоративном нагромождении элементов. Кстати, у Мохсена Махмалбафа в "Габбехе" связь ковра и истории доведена до своего логического завершения — девушка ткёт ковёр, с ней происходит любовное настроение и она вплетает его в ковёр, так что в итоге получается ковёр-история — очень винтажно). Параллельные темы Хамдамова и ковров часто возникают в одном контексте, как я сумел заметить читаючи интернет, ага.
Интересно, что визуально стиль Хамдамова находит параллели в манере поздней Муратовой/ранней Литвиновой — обилие толстых старух, индустриальные ландшафты, потрёпанные жизнью помещения, но при этом он не вызывает ужаса и отторжения. В нём есть бытовая весомость и вескость, понимаешь, что герои Хамдамова — не униженные и оскорблённые, а напротив хозяева своего мира. Наверно в этом и главное различие — мир фильмов Муратовой ютится на задворках реальности, он её преломлённое отражение, тогда как мир Хамдамова — это мифологическое время сновидений, мир символов и воспоминаний, короче страна равнозначная реальности, а вовсе не немой укор нашему миру. Выстраивая параллели к Платону с его эйдосами, можно поиграться мотивами и застукать Хамдамова за попыткой воплощения этих самых чистых идей-эйдосов в реальности. Действительно, помещая прекрасные голоса в уродливые тела, окружённые убогой обстановкой мы добиваемся того, что красота больше не рифмуется с телесностью, оказавшись в тупике мы вынуждены воспринимать эту бестелесную, вырванную из социокультурных обстоятельств красоту саму по себе, а тут уже один шаг до постижения идеи прекрасного, как и завещал дргреческий хвилосов. Однако, понятие эйдосов или универсалий — частное место хвилософии, почему параллель хочется провести именно с учениме Платона? Потому что тот полагал, что все универсалии существует в неком умопостигаемом мире, мире чистых идей, по-сути в потустороннем мире. Выходит, что показывая цельный мир символов и эйдосов, Хамдамов вторгается именно в платоновские эмпиреи.
Фильм получился ностальгический, посвящённый советскому большому стилю. Как подметила l., тоталитарные режимы питают слабость к опере, поэтому вполне естественно было поностальгировать по сталинскому ампиру оперными партиями (говоря словами Литвиновой: "Опера — искусство императоров, царей и больших коммунистов, насквозь условное и прекрасное"). Написал и сам задумался — слово "сталинский" резануло глаза. Так уж повелось, что в последнее время (особенно в последнюю неделю, когда случилась 89 годовщина Великой Революции) нас лошадиными дозами пичкают ненавистью к большевизму и коммунизму, мешая в одну кучу культуру, политику и пр. Опосредованно выходит, что сочувствие к большевистской культуре есть сочувствие кровавому большевистскому строю; заинтересованность сталинским ампиром есть чистой воды свинство, ибо только бесчувственный и безнравственный человек может говорить о культуре эпохи, в которую царили боль, страх и смерть. Типа, мы должны сочувствовать жертвам, а не наслаждаться искусством палачей — такие вот параллели. Между тем искусство существует отдельно от морали: можно ненавидеть конкретных личностей, но создаваемые ими произведения есть совершенно иные сущности. Механически перекладывать этические свойства с одной сущности на другую, особенно отличающуюся своей природой — признак близорукости. Пройдут века, политические перипетии забудутся, мораль истлеет, а вот искусство по-прежнему будет радовать глаз.
Литвинова в фильме, параллеля Шпенглеру, Гумилёву и Тойнби, размышляет о том, что все цивилизации рано или поздно гибнут, и всё что остаётся от них — голоса, доносящиеся из радио. Фильм и есть такой голос, вещающий с того света языком прекрасных условностей о культуре ушедшей советской эпохи. Именно — о культуре и ни о чём больше. Литвинова выступает изящным Вергилием, которая ведёт зрителей по потустороннему царству и одновременно болеет сердцем за своих подопечных-певцов, рассвирепев, кидает в них яблоками, когда они совсем теряют в её глазах шансы возвратиться в мир живых.
Сам Хамдамов высказался о своём фильме просто: "Это фильм-концерт. Оперные певцы — Араксия Давтян, Роза Джаманова, Эрик Курмангалиев — исполняют свои партии из Пуччини, Шумана, Россини. Рената Литвинова выходит, объявляет их арии и одновременно учит "жизни". Говорит, что в искусстве часто побеждает не талант, а, посредственность, надо только выбрать правильную тактику и уметь идти на компромисс. А они плохо усваивают ее уроки, живут не так, поэтому им здесь не место. И они умирают. Потом летят на том свете на самолете, но все равно поют. Там, на небесах…".