Награды:
2006 — Приз им. Г.Горина за лучший сценарий, Приз гильдии киноведов и кинокритиков России за лучшую режиссуру, Гран-При фестиваля "Амурская осень"..
Не за горами кино, в котором все роли будут исполнять клоны Чадова. Даже женские, как в клипах Aphex Twin. Они будут чокаться гранеными стаканами, жать друг другу руки, задирать юбки, играть в классики, прятки, отпускать скупые мужские шутки, лазать по сопкам или кричать "Малкович? Малкович!". Когда тебя заставляют смотреть, как один Чадов в форме солдата разговаривает с другим Чадовым, уже в рясе священника, понимаешь, что за человека тебя не держат. Если бы Чадовых в кадре оказалось больше, получился бы либо отличный фильм ужасов, либо гротесковая комедия, а так... А так вышел солдатский православный артхаус с элементами чернухи, который по зубам только людям, хлопающим друг друга по плечу и протяжно завывающим "Ээээх, братаныыы".
Молодой парень Кир, ушедший служить в Чечню, чтобы заработать на свадьбу, возвращается домой. Без ноги, зато с появившимися с того света двумя друзьями, которых видит только он, пьяные, дети и солист группы "Сплин". Впрочем, появляются они не просто так — ребята служат своеобразной совестью Кира, зарубившего человека сразу по возвращении. "Живой" то скатывается в сельский мрачняк, демонстрируя сцены, в которых прут разных женщин, то с незамысловатым юмором раскрывает тему воображаемого друга, то берет печальную ноту, поддерживаемую дембельскими песнями. Троица парней странствует, пока солдаты-привидения не исчезают, оставляя Кира наедине с необходимостью покаяться и осознать свои ошибки. Вместе со случайно подвернувшимся священником он именно этим и займется.
Для трагикомедии режиссер слишком прогибается под примитивного зрителя. Это не дает получить удовольствие от редких удачных моментов и препятствует воздействию печальных. Как и многие отечественные фильмы, "Живой" оперирует общечеловеческими ценностями, низводя их до скотского уровня; трактует любовь, дружбу, покаяние, сожаление способом, принятым у людей с бедным воображением и низкой культурой. Единственный просвет — это троица, едущая в неведомое под "Дурачка" Егора Летова. Под очень простые слова об ищущем правду дурачине происходящее приобрело смысл, и он давал надежду на то, что действие перестанет скакать с солдафонского веселья и "бесхитростной мужской дружбы" на беспросветную тоску "русского человека". Но нет — драматизм измеряется исключительно количеством дрейфующих через экран стаканов, пошлые и простые шутки достали еще после последних, похожих друг на друга фильмов про войну, а дополнительно Велединский умудрился опростить и изуродовать православную идею. Дешевый символизм с надкусанным яблоком, висящим на ветке, и драка священника и солдата, отрицающего Бога (обоих при этом играют Чадовы), — это перебор. Вспоминается анекдот про "кадилом ебну". Для драмы — несерьезно, для трэша — недостаточно энергично.
Резюмируя, хочу добавить, что "Живой" — дурацкое зрелище, более подходящее на роль мишени для шуток, чем объекта рецензирования. Нельзя не отметить желание разнообразить поток кинопродукции своеобразным фильмом, но "Живой" в этом плане, скорее, мертвый.
Андрей Чадов играет контрактника, вернувшегося из горячей точки без одной ноги. Для начала он свежекупленной шашкой рубит коррумпированного майора — в этой сцене создатели картины отдают самую очевидную, апеллирующую к кенозрителю, дань такому явлению, как военный синдром, — ну а потом пытается вернуться уже к совсем нормальной, повседневной жизни, без сабель и прочих закидонов. Но не все так просто: после столкновения на ночном шоссе с автомобилем, Кирилл начинает видеть "мертвых людей" — двух своих сослуживцев, положивших жизни, чтобы спасти товарища. Призраки — в полной боевой амуниции — повсюду сопровождают его, они вместе пьют водку, причем привидениям достаточно ее только понюхать, дают советы, обсуждают житейские проблемы. В принципе, это удачная задумка — показать "сумасшедшего" ветерана, которому обрести себя на гражданке помогают призраки войны.
Если бы не геморрой (похоже, уже пожизненный) с Чечней, то фильм Александра Велединского получился бы мистической трагикомедией на постпоствоенную тематику, чисто жанровой картиной, русским гибридом "Привидения" и "Лестницы Якова". Но слишком уж живо воспринимаются события, происходящие в фильме. К тому же режиссер и сценарист Александр Велединский (его перу принадлежит сценарий сериала "Бригада") всегда тяготел к жанровому, массовому кинематографу, но при этом имел определенные запросы и в сфере элитарного кино. Фильм "Живой" застревает где-то посередине, не дотягивая ни до того, ни до другого, не говоря уже о том, чтобы охватить все разом, да так, чтоб при просмотре душа сперва свернулась, а потом развернулась. Достаточное количество чернушки разбодяживается незамысловатым, но крепким юморком, укрепляется настоящей пацанской дружбой, а благодаря не всегда внятной, но все же интриге, не позволяет превратиться фильму в социальную зарисовку. При просмотре все же возникает легкое чувство "дежа вю": и идти бы Кириллу, а вместе с ним и фильму, по стопам "Брата", если бы не кирилловы друзья-привидения и родной брат Андрея Чадова — Алексей, сыгравший роль отца Сергия (в отличие от сухоруковского бандита-отморозка). Юмористически-православные нотки оживляют фильм, а бросок батюшкой Кирилла через плечо — когда тот выбил у него из руки псалтирь — едва ль не заставляет аплодировать, настолько это напоминает боевитого пастора из "Живой мертвечины"Джексона. И правильно! Добро должно быть с кулаками. Вскоре после этой сцены Кирилл действительно обретает покой, а именно образ отца Сергия остается в памяти как наиболее живой из созданных в ленте образов.
Думаю, только у самого чопорного кеноклептомана не ёкнуло сердце в начале фильма "Живой", когда увечный герой Чадова, в ножном протезе вышел за пределы лечебницы. Ведь это выглядело натурально ремейком "Ноги", снятой покойным Никитой Тягуновым по рассказу Фолкнера с Охлобыстиным в главных ролях — Мартына и его ноги. Однако предвкушение быстро сошло на нет, как послевкусие медной проволоки и лелеемое томление духа сменилось недоумением.
Заранее заготовленные фразы про то, что мы живём на стыке эпох — в формуле-1 заканчивается кошмар под названием Михаил Шумахер, а в российском кино заканчивается кошмар под названием кино девяностых, таяли на языке и душа погружалась в апатию. Вдруг захотелось пива.
Режиссер так неплохо дебютировавший экранизацией прозы Лимонова принялся в новом кине с увлеченностью заправского постмодерниста тасовать отсылки на картины — "Нога", весёлые американские фильмы про привидения, какие-то нелепые порноаллюзии. И рождался вопрос: отсылки — хорошо, а самому-то, без костылей подняться слабо? Режиссёр не слышал и всё сыпал устами героев с экрана сальные шуточки на темы мочеполовой системы и межмочеполовых отношений. Призраки маялись от невозможности совершить коитус, зрители маялись от когнитивного диссонанса. Между тем всё явственной становилось, что режиссёр не имеет представления о чём ему снимать. Все поднятые в фильме темы неизменно сводилось к поднятому … впрочем, ладно.
Маята главного героя в беззубом исполнении Чадова не убеждала. Выглядело это ребячеством, словно пацаны в детском саду пытаются разыграть серьёзную мужскую карту. Дурашливые призраки только усиливали впечатление несостоятельности. Иногда казалось, что фильм выходит на твёрдые рельсы, но — нет — призраки отмачивали очередную остроту и только-только родившееся доверие к фильму вновь умирало. Фильм вполне можно было бы заменить парой песен Высоцкого, вроде "Только он не вернулся из боя". Зачем было тратить келометры плёнки на этот бездарный и ненужный видеоклип — не ясно.
Не связывались воедино узелочки, детский лепет не мог оформиться в пубертатное бормотание — однако, наученный кенокритиками, я ждал появления брата Чадова в роли священка, ведь это обещало религиозные иллюзии и грозило оправдать фильм. При появлении брата, в Чадове и вправду что-то вспыхнуло, от прежней невнятной манеры игры не осталось ни следа, глаза горели заинтересованностью и было видно, что в экране два брата — настолько они были непосредственны и веселы. Между тем братья братьями, а вот внятности в сужете не прибавилось. И только наоборот колёсо набрало обороты и пуще прежнего покатилось под горку. Модная тема православия и державности братьями была разыграна с таким пренебрежением, что наверно у иных священников случился духовный криз. Даже я, человек религии чуждый и то нервно ёрзал на мягком диване. Вскоре однако пафосный фарс закончился и случайно оброненная промеж нас, зрителей, фраза "Я вижу мёртвых людей" выстрелила с оглушающей бесцеремонностью. Финал фильма нашего российского Ньята Шьямолана потряс до глубины. Заложенная в названии фильма ирония теперь стала явной, однако как известно брат брата убил за то, что старые анегдоды рассказывал. Вот если у Велединского есть брат, пусть он его убьёт за "Шестое чувство".
Дембельский артхауз с элементами мистического триллера и еще какой-то поебени.
Сельский парень Кир отслужил в Чечне два года, а потом остался там еще на дополнительный контрактный срок. В результате, заработал хорошие деньги, но при этом потерял правую ногу, смысл жизни и двух лучших друзей. После этого с горя (в смысле, спьяну) зарезал своего циника-командира и довольный собой отправился в родную деревню к матери и невесте.
Став по дороге жертвой ДТП, Кир стал видеть мертвых. В том числе, повстречал своих погибших друзей. Двух амбалов с пулеметами и в белых маскхалатах, которые узнав, что он их видит, решили отныне путешествовать с ним вместе. С тех пор они так и странствуют — одноногий мальчик Кир и два мертвых десантника. (Важная деталь — на протяжении всего синопсиса за кадром должен звучать крутой музон Егора Летова)
Простой зритель не любит жанровое кино. Вестерны, фильмы ужасов и артхаус созданы вовсе не для него, а для людей с четным количеством извилин. Поэтому для простого зрителя есть только два жанра, которые он готов признать “реальными” — фильмы про бандитов и фильмы про войну. Если какой-нибудь режиссер хочет продвинуть в массы какую-нибудь оригинальную идею, то ему по любому нужно играть по правилам этих двух жанров.
“Живой” — вольная фантазия на тему “Шестого чувства”, “Лестницы Иакова” и бирсовского “Совиного ручья”. И хотя его основной прием смотрелся бы интереснее в фильме типа “Бумера”, создатели картины предпочли “чеченский синдром” и “фантомную боль”. Получилось при всех их претензиях вовсе не про это, а про обычную российскую “тяжелую” реальность. Ту самую по которой ходят только бандиты и дембели, бомжи и бляди, православные священники и мертвые десантники. Все они на каждом шагу пьют водку, смачно матерятся и слушают исключительно Егора Летова, группу “Сплин” и еще какую-нибудь русроковую жесть.
… а в это время по Европе бродит призрак. Призрак Данилы Бодрова.