Ван Гог — личность притягательная для кинематографа, обожающего безумцев. Да и не только для кинематографа. Вспоминается прекрасный роман Ирвинга Стоуна "Жажда жизни" (впоследствии, кстати, экранизированный Винсентом Минелли). Роберт Олтман — бестактнее Стоуна, поэтому показал сумасшествие Винсента Ван Гога очень остро, обнаженно, безапелляционно. Импульсивный и нервный Винсент находит замену разочаровавшему его христианскому Богу. Этой заменой является искусство, живопись. С головой погрузившийся в творчество, Винсент не может совладать с энергией и силой новой стихии, открывшей для него свои тайны, и поэтому сходит с ума. Конечно, об этом не говорится прямо, — но на этот вывод наталкивает беседа Винсента и его брата Тео в самом начале фильма. Именно из-за отсутствия авторских объяснений, к которым зритель уже давно привык, внезапные и непредсказуемые приступы безумия Винсента выглядят особенно угрожающими, вызывающими страх.
Но фильм "Винсент и Тео" — это история двойного безумия и, прежде всего, — удивительной братской любви. В этом заключается подлинная трагичность фильма. Так же как для Винсента святыней является искусство, так для его брата Тео, смотрителя художественной галереи, является святыней Винсент. А безумию все возрасты покорны (тем самым в фильме изничтожается коленопреклонение перед творцами, людьми искусства). Более того, судьба Тео значительно печальней судьбы Винсента, которого не интересует ничего, кроме той созидательной силы, что водит его кистью по холсту. По сути — всё, финиш, Винсент уже не жилец этого мира, он житель иных сфер. А вот Тео приходится балансировать между небом и землей, между внезапной гениальностью/безумием брата и своей приземленной женой-голландкой, сыном, галереей, безвкусицей, которую он продает буржуа и нерентабельными шедеврами, принадлежащими кистям импрессионистов и пост-импрессионистов вроде его брата и приятеля его Поля Гогена. Несмотря на то, что изначально братья были предрасположены к внезапным вспышкам гнева, и возле них словно незримо витал санитар с двумя смирительными рубашками, Тео был вынужден контролировать себя, чтобы поддерживать брата на плаву. Со смертью Винсента стоп-кран сорвало… более того, жизнь Тео полностью лишилась смысла. Поэтому через год после смерти Винсента возле его надгробия появилось еще одно.
В этом фильме потрясающий актерский дуэт: Тим Рот в роли Винсента и Пол Риз в роли Тео, актер, играющий исключительно на телевидении. Вообще для Тима Рота 1990-й год выдался на редкость удачным: сразу две блистательные роли, в "Винсенте и Тео" и в фильме Тома Стоппарда "Розенкранц и Гильденстерн мертвы". Хороша и Джоанна дер Стигге в роли жены Тео, выведенная в фильме непробиваемой, крепкой голландкой, словно бы сошедшей с полотен голландских живописцев, живших за сотню лет до импрессионистов. Она спокойно, разумно и с аппетитом кушает даже после посещения мужем психбольницы, в то время как он сидит перед ней за столом харчевни, и вместо бифштекса кусает губы, шмыгает носом, и из глаз его струятся слезы. Впрочем, и ее непоколебимость в конце концов оказывается разрушена. Как сказал один персонаж фильма, персонаж достаточно неоднозначный, некий филантроп-психиатр: "Юг сводит людей с ума".
В принципе, это актерский фильм. Но именно этот "актерский" фильм заставил меня переменить точку зрения насчет Роберта Олтмана, к работам которого я относился достаточно скептически — вследствие, наверное, олтмановского собственного скептицизма и его вечной черствости, частенько перерастающей в сарказм. С эмоциями в "Винсенте и Тео" все в порядке, а жесткость режиссера не дает им перехлестывать через край. Захватывающее кино! Странное сочетание реализма и импрессионизма: психологическая достоверность теряется в множестве картин, сумбурных в своем многообразии. Картины пишутся, картины пишут, они раскиданы по кадрам, и когда Винсент опирается на дверной косяк, заглядывая в комнату Гогена, становится видно, что и дверь свежевыкрашена, причем небрежными тревожными мазками красно-коричневого цвета. Фильм будто бы состоит из крупных мазков, причем каждый мазок — это картина. Он напоминает зеркало, елеуловимо кривое, через которое видно множество других зеркал, а где-то в самом далёком далёке маячит фотографический портрет Ван Гога. Можно долго расуждать о символизме фильме. Чего стоит, например, такой кадр, когда у Тео рождается ребенок, и через какое-то жена Тео кричит на мужа: "Ты не хочешь кормить ребенка, для тебя твой Винсент — ребенок!" После чего показывается Винсент на "пленэре". Винсент, пишущий очередную картину, завис промеж двух толстых суков сухого дерева, раскинутых как две ноги роженицы. Потом камера показывает Винсента в "фас". Становится видно, что на одной из ветвей дерева, за спиной Ван Гога, лежит скучающий надзиратель и поглядывает на часы… Однако, какой смысл рассуждать? Посмотреть — и этого будет достаточно. Искусство не всегда требует жертв.
Да, и кстати. "Он не ухо себе отрезал, а МОЧКУ уха!" (с) Тео Ван Гог.
