- У Вас были моменты, когда хотелось выключить камеру? - Нет. - Можете их представить? - Нет. - Есть вещи, которые нельзя снимать? - Нет. из интервью Джафарова.
Впервые о "Стрингере" я прочитала в журнале "Сеанс", где Джафаров и несколько других репортеров из горячих точек отвечали на вопросы редакции. Цинизм Джафарова, признание, что он работает за деньги, а мифическую "правду жизни" не ищет, меня раздосадовали. Профессионализм журналиста, понимаемый как способность виртуозно налгать в обмен на дензнаки, выводил из себя, а тут еще и документалисты, готовые снимать все что угодно в попытке поймать яркий кадр... Но время прошло, и вот я смотрю "Стрингера", рассказывающего историю волков-журналистов, работающих в "горячих точках", от первого лица.
"Стрингер" — практически миф о хищнике, обманщике в погоне за материалом, одиноком звере, не способном жить без войны. Больным войной. Но миф, лишенный романтики, обструганный, изуродованный, жесткий. Они пьют вместе и лгут друг другу, снимаясь по первому зову. Они — хорошие социальные психологи, говорящие любому то, что он хочет слышать, ради съемок. Готовы отправиться в Чечню, Югославию, Ирак, прямо в центр митинга, где дубинками прессуют толпу, под пули и на минное поле, — и все это ради сюжета. Не ради того, чтобы открыть кому-то что-то, а просто... Джафаров, комментирующий съемки, очень сдержан. Его коллега рассказывает о том, как брали интервью у придавленной в шахте женщины, лежащей на трупе мужа. Обрывки хроники из чеченской войны. Жуткие кадры перемежаются спокойными разговорами, словами уже мертвых стрингеров. Между понятием "журналист", который едет за деньги компании, у которого присутствует какая-то доля защищенности, и "стрингером", исчезновение которого дай бог заметит хоть кто-то, — огромная разница. "Я никогда не жалел гражданское население. Сами виноваты", — сухо произносит Джафаров.
В "Стрингере" нет бравады. В "Стрингере" нет четкого, слаженного сюжета или мемориального душка. Это скупая история о том, как человек, видевший все лица войны, возвращается оттуда, мечется, а затем уезжает под пули снова. Воспылать симпатией к ним невозможно, но та двойственность, которая остается после просмотра, заставляет немного переосмыслить картину мира. Грязные, злые кадры. Трудно верить в какие-то идеалы, если ты видишь казни и глупость обстреливающих друг друга своих отрядов. И круг замыкается — уже непонятно, это мир делает людей такими, или люди, видевшие и привезшие с собой видео-груз, снова впрыскивают дозу зла с экранов. Для кого-то нелюди, для кого-то — герои, снимающие то, что никто никогда кроме них не увидит. А война меж тем уродлива, омерзительна, страшна, и насаждаемая мифология ее героизации не имеет с действительностью ничего общего.
"Стрингер" — это исповедь, как говорит Джафаров. Попытка вернуться в нормальный мир без сожаления, но с осознанием того, что за плечами. Кончается кино гражданской съемкой какого-то то ли митинга, то ли попытки пробраться на охраняемый объект, и жирное дряблое лицо вместе с запрещающими снимать растопыренными пальцами — краткое резюме рассказа. Трудно придумать нечто более сложное, чем подход к реальной документалистике, — ты должен помочь? ты должен отстраниться? ты должен бежать? что делать во время казни? Имеет ли вообще право журналист вмешиваться в личную жизнь, в личную трагедию людей? Джафаров свои подходом делится, и это оставляет тревожный холод. Их краткие истории впечатляют гораздо больше срежиссированных телерепортажей. Да и, если признаться, меня не в пример сильнее заунывной "Русской тайны" Тихонова хватают за нутро съемки неизвестного оператора, показывающего, как сомкнутые щиты в 1993 разламываются, бессильно летят в стороны, будто вырванные жучиные крылья. Без комментариев, без заунывных трактовок — жуткое мясо истории под чьи-то выстрелы из-под прикрытия, будто по белкам стреляют. И после встречи с этими ликами вряд ли можно сохранить присущие обычным людям чувства.
