Режиссер:
Михаил Константинович Калатозов. Оператор — Сергей Урусевский, сценарий — Энрике Пинеда Барнет, Евгений Евтушенко, композитор — Карлос Фаринас.
В главных ролях: Серхио Коррьери, Сальватор Вуд, Хосе Галлардо, Лус Мария Коллазо, Рауль Гарсиа. В ролях: Селия Родригез, Роберто Гарсиа Йорк, Марио Гонзалез Броче и др.
Иногда так бывает, что берешься за фильм, от которого ничего особенного не ждал, решил посмотреть для общего развития — и все, пропал. "Я, Куба" из их серии. Совместная работа Калатозова-Урусевского, сделанная вместе с кубинцами. Русская режиссура, кубинские актеры. История в двух частях о том, почему и как произошла кубинская революция. Пропагандистское, черно-белое, патетичное, эффектное кино о несчастьях острова, попираемого богатыми туристами, истекающего слезами трущобной бедноты. Все, о чем писалось в учебниках СССР сухими словами порицания, здесь вдруг ожило. Я даже торопилась вставить второй диск, чтобы ничего не пропустить, будто кадры проматываются в вынужденной паузе, пока я копаюсь. Я как-то с ходу поверила, что все это — правда. Пусть приукрашенная, пусть художественная, но при этом — безусловная.
Фильм построен следующим образом: несколько историй, рассказывающих о тяжелой жизни кубинцев, затем фрагмент революционной борьбы и вполне закономерная история о том, как потерявший все крестьянин приходит в армию сопротивления Фиделя. Первая история рассказывает о девушке, встречающейся с продавцом фруктов и не способной подарить ему даже поцелуй. Ее целомудрие имеет печальное объяснение — вечером она продает себя развязным, грубым иностранцам, считающим, что продается все. Эпизод начинается с демонстрации беззаботных лиц, упитанных фигур в купальниках, сияющей роскоши отелей, затем фокусируется на поющем песню о любви кубинце, буквально умирающем в песне. Его песня как бы вторит закадровому женскому голосу острова. За столиком, не поддаваясь обнаженной боли песни, сидят три буржуя, один из которых задумчив и невесел. Стихи о любви их не радуют, им бы пощипать потное мясо. Причем режиссер не оставляет им ни шанса — задумчивый мужчина еще хуже откровенных подонков, потому что он желает испортить что-нибудь еще неиспорченное, невинное. Дальше все идет по вполне объяснимой дорожке — Мария с распятьем на груди идет по рукам, затем мы оказываемся в трущобах, американец неспешно раздевается, утром бросает деньги за распятье — и тут в дом стучится возлюбленный девушки. Кончается эта история растерявшимся буржуем, которого атакуют жители трущоб, выпрашивая монеты. Но как это мастерски сделано! Я словно слышу плач Кубы, словно вижу, как душу острова рвут в клочки, как уничтожают последние крупицы свободы ее сильных сынов. Наивность, лобовой подход с лихвой компенсируется изобразительным мастерством. Каждый кадр запоминается.
Далее следует рассказ о старике, выращивающем сахарный тростник. Его землю хозяин продал United Fruit Company, поэтому урожай старику больше не принадлежит. Он ничего не говорит своим детям, а сам сжигает и тростник, и свой дом, больше не являющийся его домом. На его молчаливом лице — только смерть, конец всего, даже отчаяния. Третья история — это американские матросы, считающие любую женщину Кубы доступной, и спасающий ее отважный студент. После таких вещей вполне очевидно становится, что кто-то должен исправить ситуацию, фокус перемещается в сторону Сьерра-Маэстре, где спрятался Фидель Кастро и его отряд. Слыша о том, что они не умерли, что борются за Кубу, чувствуешь себя, словно это ты там, студентиком печатаешь прокламации и газеты, ждешь удобного момента, выбираешь место для выстрела. Словно тебя, именно тебя там не хватает. Но не все способны взять винтовку в руки. Многие, как крестьянин с женой и детьми или тот же Энрике, не способны на открытое насилие. Отсидеться не получится ни у кого — все находится в стадии, когда винтовка из средства войны превращается в средство установления мира, достойной жизни. Стойкие партизаны в болотах, отважные студенты, которых поливают из водометов, мужчины, на вопрос "Чья это книга?" о трудах Ленина смело бросающие в лицо полицейским "Кто не читал этой книги, — невежда", — вот такой набор. Момент, когда семью бомбят с самолета, попросту невыносима. Это не какая-нибудь "Необратимость" или "Иди и смотри". Впервые вижу, чтобы эффект невыносимого достигался в черно-белом кино.
После "Я, Кубы" я посмотрела "Команданте" — и все, крышка. Когда Оливер Стоун показывал местный магазин, где всего пара мисок в цветочек и одно наименование мыла, я ощутила необыкновенный духовный подъем. Хрен с ними, с мисками, со всем этим не нужным никому продажным изобилием. Хотелось бы знать, удалось ли им отстоять свободу до сих пор, удалось ли сохранить этот неповторимый дух? Неужели есть еще страна, которая живет не по свинским законам? Неужели я не успею оказаться там до гибели Фиделя? В стране, где правит настоящий, живой революционер? Неужели скоро все разграбят и изуродуют? Вот такие идеалистические вопросы начали меня мучить после просмотра "Я, Куба". И пусть данный текст меньше всего похож на рецензию, он иллюстрирует силу искусства в те времена, когда кино хотело быть серьезным.