Предыдущий фильм румына Мунджиу, о котором Вова написал безобразный текст, поражал реальностью, погружающей в ритуальный экзистенциальный ужас. История об аборте, показанная как иллюстрация необходимого преступления в насквозь тоталитарном обществе, брала за живое. Обыденность, лишенная каких бы то ни было интонаций, говорила сама за себя. Искренности не требовался авторский голос или позиция, потому что происходящее осуждало себя само — и осуждало не поступок, а то, что приводило к поступку, то, что заставляло испытывать стыд и делать из стыда постыдный бизнес, унижать достоинство, обессмысливать жизнь в коридоре ненужного, неприятного подвига, обращающегося осквернением. Для меня самым ярким воспоминанием из "4 месяца, 3 недели и 2 дня" стала, как ни странно, вечеринка дома у героини, в которой каждый знал свою роль, материалистичная, запланированная. В общем, "жеманная простота" Мунджиу, вызвавшая у Владимира Горддева острый butthurt, оказалась мне по сердцу.
В "За холмами" Мунджиу не отходит от идеала "новой румынской искренности", но все же не так радикален, как прежде. Возможно, дело в том, что маленький монастырь, заполненный женщинами в черном, гораздо более эстетичен, чем тоталитарные подъезды. Камера любит колесо у колодца, темень келий, в которых просвечивают лица доморощенных христовых невест. Здесь даже появляются красивые кадры, драматургия застывшего момента, которая не выглядит кокетливой, продолжает смотреться естественно, но все же сконструирована. При этом основной посыл того, что жизнь — страдание, но без истерик, общо, сохраняется и здесь. Мир и недопонимание тоже, ведь оно часто порождает трагедию.
Мунджиу почему-то хочется сравнивать с Рейгадасом — тоже открытие фестивалей, тоже начинал с нарочитого реализма, но если Рейгадас фальшив, претенциозен и затянут, то в фильмах Мунджиу простота имеет ритм, структуру. Алина, хмурая девушка в спортивном костюме, возвращается из Германии, чтобы забрать с собой старую подругу Войкицу, с которой они дружили (и были любовницами) в детдоме. Но за время отсутствия Алины Войкица по-своему решила проблему одиночества и бессмысленности жизни — поступила в монастырь. Ритуалы монастыря стали ее нехитрой жизнью, а Алина вносит сумбур, пытается вытащить Войкицу куда-то вовне, где нет перспектив и нет покоя.
"За холмами" — это не антирелигиозный фильм, хотя тема любви к Богу, оборачивающаяся нелюбовью к людям, здесь есть. Но у Мунджиу это лишь одно несовершенство из многих. Алина страдает шизофренией, поэтому привязанность к Войкице надломлена, а ненависть к святошам — простая ревность, подогреваемая отчаянием. Ей некуда идти: Войкица заставляет ее читать молитвы вместо того, чтобы обнять, а приемные родители уже взяли из детдома новую работницу, чтобы помогать по хозяйству (Мунджиу, особо не зацикливаясь, убедительно касается темы усыновления как формы наемного труда). Вместо помощи Алине предлагают епитимьи и список грехов, каждый преследует собственные цели. Глобально, вроде бы, никто не виноват, хотя виноват каждый. Алина погибает от голода во время сеансов экзорцизма, а священник сваливает все не на свои действия, а на промысел Божий. Помощь невежественных людей хуже нападения.
Страдание складывается из череды непониманий, из конфликтов личных воззрений и личных выгод, которые не всегда можно понять и осознать. Мунджиу словно ткач создает сероватый ковер реальности из взглядов разных героев, причем полотно монолитно, целостно. Войкица тоже страдает — но вряд ли потому, что "батюшка" уморил Алину, а потому, что подруге было больно, что она мертва. Страдает и батюшка — хотел новую церковь, сумасшедшую эту принял, а вышел такой скандал. Даже приемные родители, с легкостью избавившиеся от дочери, страдают — ну как же, такая неловкость. Мелкие страдания людские, бытовые муки самого последнего злодея все меркнут и рассеиваются, словно светом, прозрением, но мы не увидим, будет ли прозрение.
В "За холмами", впрочем, есть и одна душераздирающая сцена, прежнему Мунджиу не свойственная. Алина лежит в палате, Войкица, милосердно согнувшись, тихо говорит, что надо любить Бога. Она хочет провести линию между живущей в прошлом Алиной и собой, поэтому Войкица неловко повторяет услышанное от отца, пытаясь индоктринировать подругу. "И тогда ты снова полюбишь меня?" — жалобно спрашивает Алина. Что сумасшедшая сирота, отчаянно жаждущая любви, что монахиня, пытающаяся заманить надсадную жажду покоем и верой, одинаково далеки от прозрения. Все они выживают, обманывают себя, все удаляясь от искренности. И донесение обыденной потерянности человека до зрителя удается Мунджиу очень хорошо.