Режиссер:
Джон Форд. Сценарий: Наннэлли Джонсон (по одноименному роману Джона Стейнбека), Оператор: Грегг Толанд, Композиторы: Альфред Ньюман, Джеймс Керриген.
В главных ролях: Генри Фонда. В ролях: Джейн Дарвелл, Джон Кэррадайн, Чарли Грейпвин, Доррис Баудон, Расселл Симпсон.
Награды: 2 "Оскара" — лучший режиссер, лучшая актриса второго плана (Дж.Дарвелл). Blue Ribbon Awards — лучший иностранный фильм. National Board of Review, USA — лучший фильм. New York Film Critics Circle Awards — лучший фильм, лучший режиссер. National Film Preservation Board, USA — National Film Registry (1989)..
Интересные факты о фильме:
Стейнбеку фильм очень полюбился. Он даже сказал, что Генри Фонда заставил его "поверить собственным словам".
Один из первых фильмов, попавших в Библиотеку Конгресса.
До начала съемок продюсер Дэррил Ф.Занук отправил "тайных покупателей" в мигрантский лагерь, чтобы проверить, насколько Стейнбек преувеличивает царящую в стране нищету. После репорта Занук пришел в ужас. Оказалось, что Стейнбек написал сущую правду.
Занук заплатил Стейнбеку за права на экранизацию 100 000 долларов — огромная сумма по тем временам.
Бюджет фильма составил 750 000 долларов.
В то время голливудская система работы с актерами была похожа на рабство. Актеров связывали по рукам и ногам долгосрочными контрактами. Генри Фонда избегал контрактов с крупным студиями, поскольку хотел сам выбирать себе роли. Однако он понял, что роль Тома Джоада — роль всей его жизни, и, скрепя сердце, подписал семилетний контракт с "ХХ век — Фокс".Версия для печати
Мрачный, тягостный фильм Джона Форда по Стейнбеку, "американский реализм", в реальности которого зрители того времени попытались было усомнились, но получили неоспоримые доказательства. Фильм даже скорее европейский, нежели голливудский. Почти мистическое начало, что-то в духе Бергмана, который, впрочем, в 1940-м году еще даже не начал снимать… Бывший каторжанин Том возвращается на родину, в Оклахому, и обнаруживает пустые земли: ветры гнут деревья, стучат расшатанными дверьми убогих домов, в которых нет людей. Люди покинули насиженные места, совершили массовый exodus. Под деревом сидит пастор, потерявший веру, а в родном доме Тома прячется сумасшедший. Форд рисует совершенно апокалиптическую картину, причем, что интересно, причиной апокалипсиса является в каком-то смысл бог. Бог из машины. Бог металла, пластика, гигантских небоскребов, нечто могущественное и обезличенное: корпорации и банки.
Фермеры согнаны с земель, конечной целью их исхода должна стать солнечная Калифорния, где есть солнце, яблоки и работа. Во всяком случае, об этом вещают рекламные листки. "Гроздья гнева" превращается в депрессивное роуд-муви: громадное семейство Тома, продав вещи, покупает дряхлый грузовик и едет в Калифорнию, теряя в трудном пути родственников и друзей. Социальное кино о бесправии "американского крестьянства" в финале неожиданно превращается чуть ли не в прокоммунистическую агитку: работящий фермер может обрести спасение лишь в колхозе. Если же он останется собственником, его растерзает мир большого капитала.
Фильм сделал Генри Фонду, сыгравшего Тома, звездой первого класса, что, кстати, не помешало ему отправиться во время II Мировой войны на фронт. Сейчас фильм является неоспоримой классикой Холливуда и, кстати, попал одним из первых в Библиотеку Конгресса США.
Роман "Гроздья гнева" в своё время прогремел в Америце одной сакраментальной фразой: "А вы знаете, что в нашей стране сейчас, сегодня голодают дети?" Конечно, фраза шокирующая. Мы все привыкли думать, что голодают дети в Африке в прошлом столетии, а не сейчас, сегодня в нашей стране. Причём это настолько же справедливо для современных украинцев, или, там, русских, как и для белых американцев, соли земли (пресловутых WASP) тридцатых годов двадцатого века. Они конечно охуели все. И побежали в кино смотреть фильм "Гроздья гнева" с Генри Фондой в главной роли.
Всё это вряд ли может шокировать современного зрителя. Пока американцы ездили из Оклахомы в Калифорнию собирать персики, на Украине вообще был массовый голод, народ вымирал деревнями и целыми районами, на улицах городов валялись трупы, которые не убирали по нескольку дней: просто было некому. Да и, положа руку на сердце, порог восприимчивости нынче другой. Даже если мне сейчас расскажут, что сейчас, сегодня на Украине голодают дети, я пожму плечами и скажу: "Хуле, бывает". И правда? Мне тут недавно в новостях показывали, как бабушка порубала внучку топором, потому что та громко кричала, и сварила из неё холодец. Вообще, любой человек, который хоть раз заходил на сайт "1+1", и видел раздел "чёрная хроника", становится невосприимчив к этим воплям.
Так что ценность все эти заигрывания с человечностью имеют исключительно историческую. Стейнбек, конечно, написал замечательный документ эпохи, за что был заслуженно награждён, одарен, и поцелован в попу. Ему безоговорочно веришь — пока он рассказывает о том, что видел. Когда он, правда, начинает фантазировать на тему о том, как было бы хорошо, если б булки на деревьях росли (это я о сельскохозяйственном лагере с самоуправлением), меня клонит в сон. Я даже хотел поначалу озаглавить рецензию: "Утопия-1940", но передумал. Увы, булки на деревьях не вырастут, если отдать всю власть чёрным, получится Либерия и бесконечная война.
Рассуждал с вами о Либерии над стейнбековским наследием Дядька Димка.
Орсон Уэллс говорил в интервью Богдановичу, что ему не нравятся "Гроздья гнева" Форда из-за излишней сентиментальности, из-за того, что он свел все к материнской любви. У меня претензии совершенно иного рода — фильм мне идеологически чужд. Кучка бедняков, среди которых вечно перепуганная мать, крикливый дед, набор раздражающих второстепенных персонажей, а также вернувшийся из тюрьмы главный герой, выглядящий одновременно фальшиво и слегка бесновато, во времена Великой Депрессии отправляются на поиски лучшей жизни , в чем не преуспевают. Лауреат Оскара, причем награда за роль второго плана меня несколько удивляет: если мать — это второй план, то кто же тогда первый? Форд перенес депрессию романа, но концовку сделал нелепо пафосной. Возможно, тут дело было в цензуре, которая в Америке была очень сильна, но мы судим не замысел, а итог.
То, что меня раздражает в "Гроздьях гнева", легко показать на примере текста Стейнбека:
" Человек на железном сиденье не был похож на человека: перчатки, очки, резиновая маска, защищающая от пыли рот и нос,- он казался придатком этой громадины, роботом. Рев цилиндров разносился по всей округе; он пронизывал воздух и землю, они отвечали ему гулом и сотрясались с ним в лад. Тракторист не был властен над своей машиной — она шла напрямик, шла по участкам, поворачивала и так же прямиком возвращалась обратно. Легкое движение рычага — и гусеничный трактор отклонился бы от своего пути, но рука тракториста не могла сделать это движение, потому что чудовище, создавшее трактор, чудовище, пославшее его сюда, владело руками тракториста, его мозгом, его мускулами; оно обрядило тракториста в наглазники, в намордник, затемнило наглазниками его разум, приглушило намордником его речь, затемнило его сознание, приглушило слова протеста. Он видел землю не такой, какой она была на самом деле, он не мог вдохнуть в себя ее запах; его ноги не разминали комьев этой земли, он не чувствовал ее тепла, ее силы. Он сидел на железном сиденье, его ноги стояли на железных педалях. Он не мог ни подбадривать, ни бить, ни осыпать бранью, ни подгонять это существо, увеличивающее его силу, и поэтому он не мог ни подбодрить, ни подстегнуть, ни осыпать бранью, ни подогнать самого себя. Он не знал этой земли, не владел ею, он не верил в нее, не вымаливал у нее милостей. Если брошенное семя не давало ростков, его это не касалось. Если молодые побеги вяли в засуху или гибли от проливных дождей, трактористу до этого было столько же дела, сколько и самому трактору"
Это, возможно, все еще поэтично, но это луддитское дерьмо. В фильме эта сцена иллюстрируется так: к кучке людей подъезжает человек на могучем тракторе и сносит их лачугу, словно картон. На мой взгляд, мы наблюдаем ход прогресса. Сначала бедные рабочие плакали, что ткацкие станки не дают им возможности въебывать по эн часов в сутки, потом они ополчились на трактора. Особенно показательно, что озвучивается и марка трактора — это знаменитая контора Caterpillar, которая выпускает великолепную строительную и сельскохозяйственную технику, собранную бедными рабочими, кстати. Ругать эти превосходные машины невозможно. Так что я побуду брюзгой в этот раз — фильм великого Форда мне не по вкусу. Безусловно, у обнищания и печалей рабочих были определенные причины, которые заключались и в методе ведения бизнеса. Но один ли бизнес виноват в бедах нарисованных людей? Не думаю.
Больше тракторов, больше железных дорог, электростанций и мостов. А тем, кто испытывает классовое единение с героями, предлагаю цитату из последнего текста Жвании, который внезапно решил отменить личный транспорт, но не подумал о жителях Сибири: "И революция – это всегда искусство, а искусство, как верно заметил певец скорости Маринетти, "не может быть ничем иным, кроме как насилием, жестокостью и несправедливостью", которая по законам диалектики превращается в справедливость с большой буквы.".
Кроме того в фильме присутствует перенесенный из романа Стейнбека отвратительный диалог со священником. А это фэйл. В целом "Гроздья гнева" — совершенно заурядное кино, по инерции расхваливаемое поколениями и поколениями критиков, завороженных старыми отзывами. Не покупайтесь, пацаны.
