Коэн Мортье ошеломил первым фильмом "Экс-драммер", поэтому я сильно, планомерно, с неослабевающим желанием ждала следующего хода от человека, беспощадно и чересчур буквально воплотившего ницшеанскую философию. Годы проходили, но в планах все равно значился фильм "22 mei", который исчез в недрах кинофестивалей, а затем невыносимо долго не переводился с голландского. Спасибо энтузиастам-релизерам за перевод. Примерно такая же история в свое время происходила с "Красной Армией" Вакамацу, так что в итоге мне пришлось перевести ее самой. Я не знала, чего ждать от Мортье, но его энергия, бескомпромиссность, жестокость заставляли ожидать чего-то. Неудивительно, что "22 мая" разочаровал — это европейский артхаус, хоть и не лишенный атмосферы. Он полон ненужных обрывков, медленных пролетов камеры, это посттравматический синдром, сон сбежавшего охранника, который снова и снова пытается предотвратить взрыв. Впрочем, сними Мортье очередное жесткое откровение, это выглядело бы повторением, неумением развиваться.
В отличие от заполненного тугим басом энергичного ролика "22 mei" — фильм не слишком энергичный. Его лучшая часть — проход камеры за идущим на работу человеком. Внимательность камеры и скрупулезная, неровная, нагловатая даже фиксация действий обыкновенного героя порождает и поддерживает любопытство. Камера то приближается, то удаляется, бесцеремонно подталкивая идущего. В "22 мая" при желании можно даже найти отголоски философии "Экс-драммера": почему взорвали супермаркет? можно ли было это предотвратить? Многие авторы могли бы удариться в нравоучения, Мортье же заставляет охранника средних лет в обличье духа бродить около собранного, непроницаемого подростка, приматывающего на себя бомбу. Он говорит: половина людей слишком скучны, мелки, а другая половина замкнута внутри собственной драмы, туда нет входа, оставь свои лучшие намерения при себе. Собственно, нигде намерения предотвратить взрыв не выглядят такими неуместными, как в фильме Мортье. Они и лучшими не кажутся — попытки охранника роботизованы, в них нет личного, они автоматические, предпринимаемые в состоянии шока, и только нарочитая бессмысленность остальных героев превращает упорство охранника в подобие героизма. К концу Мортье его быстро обесценивает.
Если прежде Мортье безжалостно оглядывал гопоту, жителей низов, то теперь смотрит на истории продавцов, клиентов супермаркета, людей, ничем не выделяющихся. Герои "Экс-ударника" рушились в ад и безумие с дьявольским размахом, вызывающим вопль ужаса вместе со смехом, а рассказы умерших в супермаркете людей малоинтересны. Пусть катятся к черту со своими колясками и идиотскими историями. И именно тогда Мортье опять совершает со зрителем это, переворачивает картинку. Герои фильма получают момент величественности, только когда умирают => лучшее применение для обыденных жизней — смерть. Снова опасный вывод. Боюсь, я зашла слишком далеко в своих умозаключениях, подгоняя факты под желаемое.
"22 мая" завершается, словно "Забриски пойнт", — взмывают вверх пластиковые стулья, несет в воздухе капли крови, падают в слоу-мо столбы пыли. Дрочивший в кабинке мужик взлетает вверх, его потный, спрятанный стояк становится приапической фреской. Все мелкое превращается в большое, когда звучит взрыв.