Владимир Гордеев:
Рецензия на фильм "Отвратительные, грязные, злые "
Фильм, подобный "Отвратительным, грязным, злым", когда-нибудь должен был появиться. И он появился. Это ответ, один из немногих, данный гуманистическим традициям неореализма. Схожие мотивы мы находим в "Аккаттоне" Пазолини: люди, обретающиеся на дне, — сами виноваты в своей судьбе. Проблема не в том, что им не дали возможностей самореализации. Их отнюдь не вытесняли на социальное дно. Просто они сами по себе – генетически, или типа того – редкостные ублюдки, которым ничего не нужно, кроме отправления элементарных, практически животных потребностей. После яркого, резкого и довольно грубого фильма "Отвратительные, грязные, злые" Сколы, сделанного в неореалистическом ключе, современные фильмы типа, например, "Идиократии" выглядят наивными, кажутся ненужными, лишними.
Вместо критики буржуазного общества, которую мы находим в фильмах крупнейших итальянских мастеров (среди них, в том числе, и Этторе Скола), в "Отвратительных, грязных, злых" мы видим критику бедноты, обретающейся в городских трущобах на гнусной помоечной окраине, начинающейся за новостройками. Символическим началом и концовкой фильма служит образ девочки в желтых латексных сапогах, наверняка где-то стыренных папашей и подаренных ей. Эта девочка-подросток в пол-шестого утра идет за водой на колонку, потом собирает малолетних детей, обретающихся как в своем доме, так и по соседству, и отводит их в буквальном смысле в клетку, где они проводят целый день. В финале фильма эта девочка уже беременна, — намек на цикличность бытия, каким бы ни было оно уродливым.
В центре повествования – хозяин дома, точнее, убогой лачуги, прародитель огромной многодетной семьи Джачинто (выразительная роль Нино Манфреди). Всеми фибрами души Джачинто ненавидит свою семейку, которая спит буквально друг у друга на головах: всех этих своих сыновей, их жен, сопливых детей. Здесь, в этом семействе, воплощены все пороки: один чувак – гомосек-проститутка, другая чувиха – просто блядь, и практически все его сыновья – воры. Естественно, все они – бездельники, дегенераты, недоумки. Потому что таков отец. У Джачинто есть миллион лир, над которыми он трясется, перепрятывая их каждый вечер в новое место. Жизнь в лачуге и вокруг нее бурлит веселой ненавистью, паскудным развратом, запойным пьянством.
Но вдруг, как и в "Аккатоне", в дело вмешивается любовь, в фильме Сколы приобретающая комически-уродливые формы. Джачинто знакомится на лирическом отшибе, под громадной афишей, с жирнющей покладистой шлюхой и по уши влюбляется в нее. Старость в бороду – бес в ребро. Он тратит деньги на Исиду ("У меня – древнее имя", — говорит она. "У меня тоже древнее, так звали моего деда", — говорит он), приводит домой и укладывает в постель вместе с женой. Постель – ладно, но деньги – уже другой разговор. На семейном совете, похожем на какое-нибудь военное заседание, зреет заговор. Семья решает убить Джачинто, тем самым подрывая последние "моральные устои", еще хоть как-то соблюдаемые в этих гнусных итальянских трущобах…
При всем при этом, блестяще поставленный фильм Сколы – комедия, только очень черная. После просмотра напрашивается один-единственный вывод: с "черни", обитающей в трущобах, нет никакого проку, кроме того, что над ней можно злобно, зато от души насмехаться. От авторской интонации Сколы веет вожделенным запахом скандала. Его фильм, будучи в высшей степени талантливой провокацией, — недурная проверка зрителя на слабину характера. Потому что смех, вызываемый фильмом, — нездоровый, но определенно оздоровляющий.