Сламминг — явление, характерное для классового общества. Это сознательное общение с представителями другого класса, экстремальным случаем сламминга является мезальянс. В силу принципиальной асимметрии классового общества и стеклянного потолка, не допускающего нижние слои наверх, заниматься сламмингом могут в основном представители более высокого класса. Всякие официанты могут, конечно, проводить своих друганов поглазеть на какое-нибудь элитное мероприятие, но я не знаю, можно ли это назвать сламмингом. Или, скажем, какой-нибудь журналист постоянно трется на светских тусовках. Мне кажется, это тоже не сламминг, а ближе к проституции.
Другое названием сламминга — классовый туризм. Это название как бы намекает нам на несерьезность данного занятия. Разновидностью сламминга зачастую является секс-туризм в бедные страны. Первым задокументированным сламмером в истории является, вероятно, Зевес, который неоднократно снисходил до земных женщин; другим известным сламмером был, например, Харун ар-Рашид, любивший походить по базарам и послушать, что о нем судачат люди. Или полководец Суворов, который с солдатами кашу из одного котла хлебал. Да мало ли сламмеров на свете! Были, и будут.
Но довольно о сламмерах: повествование наше идет собственно к фильму. В коем действует один сламмер и один его подпевала, который тоже сламмер, но, пожалуй, не считается в силу своей несамостоятельности. Мы знакомимся с ними во время сетапа, в меру длинного, минут двадцать пять из полутора часов. Сламмер и подпевала (который тоже сламмер) вдвоем олицетворяют верхний мир; нижний мир олицетворяет антисоциальный алкоголик-поэт, с которым мы тоже, кстати сказать, знакомимся во время того же самого сетапа. Он немного трахнутый на голову, как и все поэты, бормочет себе под нос, ругается на прохожих и все такое. Похож на актера Калягина.
Сламмер в фильме, конечно, тоже поэт, стихийный анархист в том смысле, как его понимает Хаким-Бей. См. его "Поэтический терроризм":
"Поэтический терроризм – это акт театра жестокости, где нет ни сцены, ни зрительного зала, ни билетов, ни стен. Чтобы быть действенным, поэтический терроризм должен быть категорически отделен от всех традиционных структур, связанных с потреблением искусства (галереи, публикации, средства массовой информации). Даже партизанская ситуационистская тактика уличного театра сейчас, наверное, слишком хорошо известна и предсказуема.
Изысканное совращение не только во имя взаимного удовольствия, но и как сознательный акт в умышленно красивой жизни – вот, может быть, экстремальный поэтический терроризм. Поэтический террорист ведет себя как мошенник, чья конечная цель не деньги, а перемена.
Не обращайте поэтический терроризм на других художников, обращайте его на тех, кто не понимает (по крайней мере, не сразу понимает), что то, что вы делаете, это искусство. Избегайте узнаваемых категорий искусства, избегайте политики, не влезайте в споры, не будьте сентиментальны: будьте безжалостны, рискуйте, подвергайте вандализму лишь то, что достойно поругания, делайте вещи, которые дети будут помнить до конца жизни – но не действуйте впопыхах, пока вас не посетила муза поэтического терроризма.
Рядитесь в маскарадные одежды. Называйтесь фальшивыми именами. Будьте легендарны. Лучший поэтический терроризм противозаконен, но не давайте себя поймать. Искусство как преступление; преступление как искусство"
И верхний сламмер верен заветам Хаким-Бея. Например, эпизод с ключами в кафе — это фактически акция группы "Война" по завариванию дверей ресторана "Опричник". "Муза поэтического терроризма" посещает верхнего, когда его линия пересекается с линией поэта-алкоголика. Но довольно о верхнем: наш обзор снова переходит к теории сламминга.
Надо различать сламминг, обусловленный личным положением в обществе, и сламминг, обусловленный твоей цивилизационной принадлежностью. Так, например, бедный миссионер легко может заниматься сламмингом, проповедуя туземцам, только за счет моральной и материальной поддержки правительства и церкви. Так же и небогатый русский рабочий со своей зарплатой вполне может заниматься сламмингом в Таджикистане или даже Индии.
Что происходит в фильме дальше, нетрудно сказать и нельзя не сказать: нижний поэт оказывается в Чехии без денег и без паспорта, как актер Мягков в фильме "Ирония судьбы". В Чехии эта антисоциальная личность, которая, казалось, никогда не смогла бы в силу своего положения отправиться в сламминг, в него все-таки отправляется, правда, не по своей воле. Воистину, когда он думал, что достиг дна, снизу постучали. Поэт общается со статуей Девой Марии, садовыми гномами (лучший эпизод фильма), чешскими доярками и олененком Бэмби. Но довольно о нем. Наш обзор оставляет его и переносится к третьему участнику истории.
Это медиатор между верхним и нижним поэтом, учительница начальных классов, которая может равно общаться с обоими поэтами, и вообще может быть и верхней, и нижней стороной сламминга. Она и становится ими, поочередно. В отличие от данной рецензии, которая скоро закончится, в фильме мы знакомимся с ней тоже во время сетапа, как и с остальными героями.
Но довольно о девушке-медиаторе. Тут автору нашего повествования (то есть мне) приходит в голову важное наблюдение, коим он делится с человечеством: поэты в этом фильме активно меняют мир, как верхний — своей активной деятельностью, так и нижний — своим пассивным недеянием. В этом состоит посыл фильма. Поэты меняют мир, непоэты — нет. Упомянутая девушка-медиатор — не поэт, поэтому ее экспедиция по спасению нижнего поэта столь же успешна, сколь и безуспешна — она никакая — с самого начала понятно, что он вернется в Вену и без ее помощи. В этом point.
Фильм эксплуатирует мечту многих латентных сламмеров — оказаться в каком угодно месте одному, налегке, безо всего, без привязанностей, обязательств и т.д. Понятно, что с голоду ты не умрешь, доедешь докуда надо, а если понравится, то остановишься, где хочешь и т.д. Взорвешь все к чертовой матери, начнешь новую жизнь. То есть, в этом вообще ничего страшного нет, а если и есть что, так только приятное. Поэтому к показанному в фильме маленькому приключению так легко относятся оба поэта. А непоэты (подпевала сламмера, учительница начальных классов) относятся к этому нелегко! Впрочем, довольно абстрактный идей для такого маленького текста; здесь повествование снова переходит к теории сламминга и некоторому следующему из этой теории плевку в лицо критикам.
Сламмер идет по пути наименьшего сопротивления. Оказаться одному в незнакомой местности — это круто, но это слабость. Нет ничего легче, ты озабочен чем-то одним (в основном выживанием), у тебя нет альтернатив, тебе не из чего выбирать, тебе легко. Сламминг — очень простое занятие, чем он экстремальнее, тем легче психологически. Поэтому в сламминге нет конфликтов: нет конкурирующих точек зрения. Более того, не забывайте: сламминг по определению связан с неравенством, а конфликт может быть только между равными сторонами. Поэтому — обещанный плевок в лицо критикам, которые ругают этот фильм за отсутствие серьезного конфликта — в этом фильме и не может быть серьезного конфликта. Сламминг — круги на воде. Он ничем не должен заканчиваться. Как и фильм. Как и фильм. Сламминг — это эскапизм. Как поэт ты меняешь мир, а себя изменить не можешь. Для этого твоему клинку нужен материал потверже, чем вода.
Немножко банальный по сюжету фильм о пользе путешествий. В фильме два с половиной главных героя. Они – австрийцы, проживают в Вене. Герой №1: сын богатого папика Себастиан. Нигде не работает и не учится. Развлекается тем, что знакомится с телками в чате, приглашает на свидание, а потом тайком фоткает под столом их трусы. Также он шляется вместе со своим приятелем по злачным местам. Герой №2: 50-летний поэт-пьянчуга Кальман. Нигде не работает, не учится, пишет агрессивные стихи не в рифму. Шляется по улицам и вагонам метро и предлагает горожанам свои распечатки. Герой №2,5: учительница Пиа, в которую влюбляется Себастиан. Подрабатывает гардеробщицей в кабаке.
Как-то раз Себастьян с приятелем наталкиваются на мертвецки пьяного Кальмана, спящего на лавке перед вокзалом. Они запихивают его в багажник, отвозят в соседнюю Словакию и оставляют на лавке возле тамошнего вокзала. Кроме того, Себастиан прихватывает с собой паспорт поэта.
Действие фильма развивается в лучших традициях европейского кино – то есть, очень медленно. Хотя в плане смены ракурсов и всего такого прочего фильм снят бойко. Весь фильм Кальман, абсолютно не привыкший к путешествиям, будет пытаться добраться до Вены. За это время Пиа успеет узнать о проступке Себастиана и порвать с ним. Она забирает у него паспорт Кальмана и обещает заявить в полицию. Себастиан бежит в Джакарту вместе с очередной чувихой из чата.
Испытание невольным путешествием выбивает поэта-пьянчугу из привычной колеи: он завязывает с пьянством и по прибытию домой устраивается дворником. Точно так же путешествие в чужую страну выбивает Себастьяна из привычной колеи и заставляет его многое переосмыслить, — в первую очередь, осознать, насколько дорога ему Пиа. Итак, путешествия дают возможность взглянуть на свою жизнь со стороны, а значит, несколько ускорить свою индивидуацию (главная задача для европейца, молящегося на психотерапию). Кальман обретает такую гармонию с собой и окружающим миром, что к нему, прямо на заснеженную венскую улицу, выбегает из словацкого перелеска олешек :) Путешествие же Себастиана продолжается: он в глубоком одиночестве уходит куда-то вдаль по азиатским железнодорожным рельсам.
В фильме есть одна клевая сцена, в которой Кальман проваливается в прорубь и вместе с ним со дна всплывают игрушечные гномики. Мне, зрителю, стало очень холодно, когда я наблюдал лежащего возле проруби Кальмана и плавающих в ледяной воде гномов. Ближе к финалу, когда пошли сцены с тропической Джакартой, меня посетила мрачная мысль: а ведь туда, в Джакарту, вместе с Себастианом поехала греться вся съемочная группа, но туда, в эту теплую Джакарту, – я стопроцентно в этом убежден, – не взяли артиста, ради роли Кальмана героически прыгнувшего в прорубь. Просто потому, что его герою в Джакарте делать нечего.
Вот ещё одна польза от "Экранки" лично для меня: благодаря нашему журналу я смотрю массу фильмов, которые сам я бы не додумался посмотреть никогда, но которые, вероятно, надо время от времени смотреть, чтобы не отрываться, так сказать, от реальности.
"Сламминг" — это такое типичное европейское кино. Ну, типа того, что в последнее время снимают в Гонконге и Тайланде. Оно такое... за жизнь там, про людей. Люди себе ходят, чего-то делают, чего-то такое обычное делают, простое, типа пьют, разговаривают, ездят на машинах, работают на обычных, простых людских работах. Ну и думают о жизни. О самоактуализации. О любви. Ну, короче, всё такое.
Сюжет картины состоит из двух основных линий. В одной из них — богательникий пацанчик, одуревший от ничегонеделанья, целыми днями встречается с девушками из чата, и тайком фотографирует их трусы. Во второй — спившийся поэт целыми днями слоняется по улицам города, пока однажды не падает мертвецки пьяный на лавке возле вокзала. Там его и находит пацанчик со своим другом, после его загружает его в автомобиль, отвозит из Вены в какой-то небольшой городишко в Словении, и оставляет там на лавке перед вокзалом. Ну, типа прикололся.
В этом месте сюжетные линии пересеклись, и снова разъехались в разные стороны. Пацанчик влюбляется в одну случайную чувиху из чата, учительницу, подрабатывающую гардеробщицей, а спившийся поэт просыпается на вокзале, охуевает, и пытается добраться до Вены, попадая то в пустующий сельский дом, то в коровник. Ну, в общем, и всё. Концовка открытая. Да и весь фильм открытый. Персонажи что-то делают, о чём-то говорят, и что-то думают. Приходят, типо, к каким-то выводам, и что-то меняют в своей жизни.
Кино это до такое степени нежанровое, что даже, чтобы его как-то охарактеризовать, или описать как-нибудь, совершенно не за что зацепиться. Ну кино. Ничё так. Но для меня в подобных экзерсисах нет ни возможности обогатить свой и без того охуенно богатый внутренний мир, ни развлечения. Так... наблюдение за кинопроцессом. Чтоб не отставать от реальности.