Режиссер:
Владимир Владимирович Бортко. Сценарий: Владимир Бортко, Игорь Матюшин по повести Николая Васильевича Гоголя.
В главных ролях: Богдан Ступка, Владимир Вдовиченко, Игорь Петренко. В ролях: Магда Мельцаж, Владимир Ильин, Михаил Боярский, Ада Роговцева, Борис Хмельницкий.
Я шёл на картину Бортко со сложными ожиданиями. К тому моменту, как я оторвал свою задницу от дивана и дошёл до кинотеатра, фильм уже успел обрасти целым веером слухов и скандалов. Одни хвалили ленту за исключительную реалистичность и силу пыточных сцен, другие ругали на беспрестанное восхваление великорусской идеи, которую, мол, в уста Гоголю вложила царская цензура. Фильм однозначно должен был превзойти (по крайней мере в части точности экранизации) своего американского тёзку, но с другой стороны – ожидать от обрусевших псевдохохлов реалистичного изображения Сечи, да и вообще украинского быта, конечно, не приходилось.
В итоге, я увидел не совсем то, что ожидал – картина отличалась от моего настроя одновременно и в хорошую, и в плохую сторону.
Фильм повествует нам о том прекрасном диком историческом периоде, когда москалей, как мирового культурного феномена, ещё не существовало, и потому абсолютно все нормальные люди не стеснялись называть себя русскими. У Николай Василича (особенно в редакции 1842 года, сильно поправленной – в основном, в плане стилистики, но и в плане восхваления русской земли тоже) персонажи активно сыплют православными лозунгами типа "главное, чтоб Путин был жив, а уж мы готовы отдать свою жизнь за Газпром!". Бортко все эти песнопения аккуратно и дословно переносит на экран, за что, как мне кажется, к нему нет и не может быть претензий. Вообще, при экранизации классики, даже если персонажи фильма несут полную ахинею, автору фильма ничего не грозит, пока персонажи несут ахинею строго по тексту. Автор фильма получаетя как бы прикрыт авторитетом классика, спрятался за широкой спиной Николай Василича. Не нравится текст? Претензии к Гоголю, пожалста. И все разговоры о том, что не гоже нам, мол, вдаваться в политическую конъюнктуру девятнадцатого века, пожалста, оставьте при себе. Не гоже – не вдавайтесь. Как Гоголь написал – так и будем смотреть, кто мы такие, чтобы править классика?
Как вы понимаете, все мои претензии к Бортко (их есть) касаются исключительно тех мест, где Владимир Владимирович* отступил от оригинального текста.
Одно такое отступление касается еврейской темы. Здесь возникает сложный конфликт встречных курсов. В том, что касается украино-русской тематики Бортко, значит, Гоголя не правит, следуя строго по тексту. Он в домике. Зато в том, что касается сынов израилевых, авторы прячут голову в песок, и ударяются в политкорректность. "Жидовой" называет Гоголь (устами персонажа, не своими) людей, у которых в аренде церкви, а отнюдь не "шинкарями"! Вот вам кусочек оригинального текста, в той же самой редакции, 1842 года: "- И если рассобачий жид не положит значка нечистою своею рукою на святой пасхе, то и святить пасхи нельзя. - Врет он, паны-браты, не может быть того, чтобы нечистый жид клал значок на святой пасхе!" (с) Николай Василич. Ну и? Где стойкость Бортко перед националистами и верность идее следовать за Гоголем слово-в-слово? Чой-та не наблюдается.
Другой весомый момент, который нимало покоробил мне душу – это явственно агитационный характер рассказанной истории. В ней чётко поделены роли, персонажи рассчитались на "хороший-плохой", и наша православная русская сила, конечно, великая и справедливая, а ихняя католическая превдо-христианская – мелко-подлая и глупо-жестокая. Предчувствуя вопрос людей, которые не в теме – нет, у Гоголя так не было. Гоголь (это важный момент для понимания сути его текста) писал о событиях почти трёхсотлетней давности (для него, для Гоголя трёхсотлетней), что в те времена – на секундочку – было временем почти доисторическим. И его сверх-идеей была общая дикость и чудовищность времён, о которых он писал, а не дикость и чудовищность наших врагов в сочетании со святостью наших героев. Хотя его текст, конечно, имел какой-то политический флёр, он никак не был пропагандистским, и настолько линейно-идейным, как фильм Бортко.
Выражается эта разница в большом числе эпизодов. Вот несколько наиболее ярких различий, демонстрирующих мою мысль: - В фильме Бортко герои отправляются в военный поход на Польшу после того, как у них разрушают дом и убивают жену Бульбы. У Гоголя этих страстей не было. Конечно, гнев после убийства жены и разграбления всего имущества куда более "праведный", чем после того, как два пьяных уркагана сказали, что "там плохия на нашей братве землю пашут". Но у Гоголя и не было никакой идеи о праведности гнева казаков – эта идея нужна лишь Бортко. - Казаки в книге Гоголя ведут себя в отношении врагов (и мирного польского населения) ничуть не лучше, чем их враги в отношении украинцев. Вот вам ещё одна цитата из Николай Василича: "Не уважали козаки чернобровых панянок, белогрудых, светлоликих девиц; у самых алтарей не могли спастись они: зажигал их Тарас вместе с алтарями. Не одни белоснежные руки подымались из огнистого пламени к небесам, сопровождаемые жалкими криками, от которых подвигнулась бы самая сырая земля и степовая трава поникла бы от жалости долу. Но не внимали ничему жестокие козаки и, поднимая копьями с улиц младенцев их, кидали к ним же в пламя. "Это вам, вражьи ляхи, поминки по Остапе!" — приговаривал только Тарас." - Сцена казни казаков в Варшаве содержит маленький, но очень яркий штрих, который тоже значимо отличается у Гоголя и у Бортко. У Гоголя была молодая дворянка и молодой офицер, который рассказывал ей про то, что сейчас будет делать палач – но у Гоголя она стояла и слушала "со страхом и любопытством", а отнюдь на с глупыми смехуёчками. (Вообще, тот факт, что дворянка на казни могла мерзко хихикать, кажется мне очень сомнительным с исторической точки зрения. Тут можно ещё углубиться в тему "янки при дворе короля Артура" и вспомнить о том, как легко дочь коменданта города – а это как минимум баронесса – ложится в постель с первым встречным безродным хохлом, но я уже утомился писать эту рецензию; щас, ещё про письмо турецкому султану упомяну и спатеньки). Согласитесь, девушка, которая хихикает, наблюдая за жестокой казнью – это очень-очень ненаша девушка. Она должна будить во всякой православной душе праведный гнев, и понимание того, что наше дело правое. И таких деталей в картине масса, я все не упомню.
Наконец, третья, и последняя, самая важная претензия. В фильме Бортко персонажи неожиданно садятся писать письмо турецкому султану. Оставим тот факт, что в русском переводе существенно исказился смысл ("броварник" — это дословно, конечно, "пивовар", но перевести это откровенное ругательство дословно в данном контексте – это то же самое, что перевести с русского фразу "он, блин, козёл" как "это мучное изделие ещё и крупное рогатое животное"). Сам факт помещения этого письма в картину очень пахну’л вопиющей лубочностью, мол, "а давайте запердолим в фильм всё, что мы знаем о казаках!". Это как если бы американцы снимали фильм про русскую историю, и вставили бы туда Петра первого, водку, медведей на улицах, и Великую Октябрьскую Социалистическую Революцию. Потому что это всё, что они знают о России.
Кроме того, тут скрывается ещё один очень серьёзный подводный камень, на который напоролся Бортко: исторический. Дело в том, что письмо турецкому султану – это конкретный исторический факт. Я вот недавно узнал одну вещь: оказывается, во всей русской литературе нет ни одного выдуманного действительного тайного советника, все персонажи этого чина – только реально существовавшие люди. Потому что это очень редкий чин, и выдумать человека, который бы его носил, и вписать этого персонажа в контекст незаметно было бы невозможно. Так же, как нет ни одного, скажем, выдуманного императора – только реальные. Так вот, кошевых атаманов на Сечи было уж всяко не больше, чем действительных тайных советников. Эти ребята наперечёт, и каждый запомнился чем-то ярким. Гоголь смело выдумывает исторический контекст и имена кошевых (что по сегодняшним меркам было бы недопустимым). Но у Николай Василича вообще масса исторических нескладух. Действие у него происходит в 16-ом веке (иногда, в зависивости от издания, указывают даже 15-ый век, когда никакого казачества не было и в помине). При этом Янкель упоминает, что кто-то там должен ему сколько-то рублей "с третьего года", то есть действие происходит в начале века, а это явно уже 17-ый век, потому что в начале 16-го описываемые события были бы невозможны. Если же говорить о поиске прототипов, то общее описание очень смахивает на восстание Павлюка, это почти середина века, хотя Дубно был в осаде один раз – при Хмельницком, а это уже совсем другая страница истории Украины. В общем, Гоголь напудрил всё так, что искать концы бессмысленно, события у него не привязаны никуда конкретно, и кажутся эдакой абстракцией.
Письмо же турецкому султану писалось в конце 17-го века, уже после Хмельницкого, все дела, и писалось конкретным кошевым – великим Сирко, ходившим в походы на турок больше 50 раз, и не проигравшим ни разу. Бортко, я так понимаю, срать хотел на нашу национальную гордость, и ему смешать абстрактные гоголевские экзерсисы с украинскими национальными героями – что два пальца обоссать.
Впрочем, все эти претензии были бы, наверное, всерьёз, если бы снимал наш, аутентичный хохол, а не обрусевший запроданец. После того, как в слове "гетьманщи'на" какой-то москальский актёр поставил ударение на третий слог, я расслабился, и просто получал удовольствие от просмотра. Ожидать чего-то серьёзного дальше было нельзя. И, в общем-то, фильм мне понравился (асобинно писдата играит Ступка! Нет, реально пиздато, без балды). Хорошо, что хоть кто-то Николай Василича экранизирует, раз уж у нас, хохлов, вечно денег нет. Спасибо, блин, и на этом.
Его снимал не режиссер, а ловкий фармацевт, и не кино он снимал, а смешивал в колбочках ингредиенты, чтоб получить отличное снотворное. Снотворное и правда получилось отличным. Где-то в середине фильма меня стало клонить в сон с такой неудержимой силой, что противиться ей я никак не мог, склонил буйную голову на подушку и захрапел.
Но поскольку данный текст — рецензия, придется сказать еще пару слов.
Обычно я стараюсь не сравнивать литературное произведение с кинофильмом, и не только потому, что это сродни спору "кто сильнее, слон или кит", а потому, что мы живем на территории кино. Кинематограф — самое массовое из искусств за счет своей образности, от литературы в нем остался только титр. Это все равно, что бросить слона в океан и заставить сражаться с китом. От слона останутся только бессмысленные масштабы. Так что не буду я сравнивать повесть Гоголя, которую сегодня специально перечитал, с фильмом, но замечу: фильм напрочь лишен поэтики, которой в книжке было навалом,— бери, черпай и пей. В фильме никакой поэтики нет, ее заменяет сплошная патетика, избыточная и однообразная; фильм слеплен по лекалам голливудского пеплума, лишен живой жизни, мертвенно бледен и скучен, как скучен всякий мертвец. Конечно, в кадре присутствует определенный колорит: все эти чубы, шаровары, люльки и сабли. Но жизни в нем не больше, чем в этнографическом музее, а информативности, понятное дело, в разы меньше.
...Да еще занудная музыка Игоря Корнелюка, который явно не Грегсон-Уильямс. Воистину говорю, звуковое сопровождение фильма — один из важнейших ингредиентов "снотворного от Бортко". В принципе, музыка эмоционально обогащает кинофильм, но там, где обогащать нечего, непросто придется любому композитору, тем более такому, который всю жизнь писал эстрадные шлягеры или фоновую музыку к телесериалам.
В общем, вся вина лежит на режиссере. Костюмы — сносные, спецэффекты есть, массовка присутствует, актеры вроде нормальные. Кто еще виноват? Что еще делать?.. Впрочем, я не виню Бортко, я ему даже благодарен: когда еще доведется выспаться сном младенца?
Думаю, что каждый уважающий себя любитель поспать должен иметь этот фильм в своей коллекции!
Невозможно сделать из былины блокбастер, и наоборот тоже не получится. Это все равно, что если бы вдруг Брюс Уиллис в финале очередного "Крепкого орешка" вдруг вместо ответа на вопрос "Как вам это удалось?" стал бы истово креститься, класть земные поклоны и провозглашать Христианство на всей земли. Могу предположить, что "Тарас Бульба" был снят в честь двухстолетия со дня рожения Гоголя, но вряд ли красоты писательского замысла совпали с возможностями режиссера – уж слишком реальными он хотел сделать персонажей. Это большая ошибка. Гоголь всегда – пусть еще сто лет пройдет, да и двести – останется писателем, чьи произведения может ставить только экспериментальный театр. Здесь нужны изобразительные находки, тёмные углы, чертовщина, страшная тайна. Вряд ли похорон в Сечи и казни на Варшавской площади достаточно для того, чтобы преисполнить зрителя особыми чувствами. Величие супертекста не передастся видеряду и музыке, если супертекст просто цитировать вдоль них на протяжении фильма. Не шляхта, а прямолинейность режиссера погубила Бульбу.
С самого начала фильма я начала задаваться вопросом – убьет ли Бульба сына? Вопрос не говорит о том, что меня целует Альцгеймер. Напротив, вопрос вполне стандартен для зрителя, особенно последнего времени: утонет ли Титаник, умрет ли Колчак, победят ли немцы? Видимо, по причине какой-то общей психической нестабильности, мир наводнен людьми театрализованными, для которых обычное дело — войти в состояние, когда можешь искренне удивляться давно известным вещам. С другой стороны, в этом виноваты киношники, которые давно взяли за правило превращать драматические первоисточники в мелодрамы с хеппи-эндом. Сейчас в моде катастрофы, но подспудно зритель всё равно ожидает от режиссера какой-нибудь наглой выходки, отсюда и вопросы: доплывет ли, умрет ли, убьет ли…
Что же о самом фильме? Приезжают к чубатому старому Бульбе, почетному полководцу, два его сына – Остап и Андрей. Остап – папин сын, задиристый и мрачный, а Андрюшка – мамин, до времени тихий и спокойный. На радостях Бульба решает двинуть в Сечь – такую козацкую Атлантиду, где сплошная справедливость, братство и товарищество. И отправляется туда с сыновьями, бросив в доме безропотную затурканую жену и перебив всю посуду. Выглядит Бульба откровенным психопатом, но симпатичным (так в жизни обычно и бывает). Сечь – это такая параллельная реальность, нечто среднее между Утопией, республикой, монастырем и уркаганской зоной. Мероприятия там возникают (спасибо режиссеру) стихийно: только что плясали козаки, целый гей-парад шел, вдруг навстречу затихшему гей-параду откуда ни возьмись – гроб! С соответствующей музыкой, кстати. Не успели похоронить – опять веселье: на площади кошевого сместили и выбирают нового. Крики, споры, предложения, стрельба – здорово! Выбрали кошевого, народная радость у козаков – вдруг опять баааам-бааам-бааам – и опять же откуда ни возьмись (что за место такое?) торжественно выходят попы с иконами – благословлять нового кошевого, будто с колокольни все это время подсматривали! О чем все это говорит? О том что музыка к фильму написана дурная, вставляется в фильм топорно и задачи своей не выполняет. Вконтакте музыку искали, видимо. "Здесь понадобится церковный хор!" — тут же нашли каких-нибудь georgians и вляпали. Особенно трогательно выглядит, как грязные козачки под этих georgians честно открывают рты и закатывают глаза. Вот такие у нас на Сечи православные, сплошные Шаляпины.
Пока Бульба с товарищами и сыновьями дуркует на Сечи, в режиме стендап-комеди диктуя письмо к турецкому султану, с родного хутора поступают плохие вести: церкви куплены, ксёндзы на таратайках разъезжают, а в таратайки запряжены не кони, а православные христиане. В свете того, что накануне Бульба спровоцировал смещение кошевого за его излишнюю миролюбивость, в то время как козакам нужно подразмяться, я восприняла поступившие плохие новости как продолжение провокации, и даже главный аргумент в виде завернутого в ковер трупа Бульбовой жены не убедил меня должным образом. А это о чем говорит? О том, что притча – жанр изустный, ограниченный фантазией каждого конкретного слушателя, и визуализировать притчу в общем – это всё равно что застрелиться на месте, потому что, во-первых, возникнет слишком много дополнительных образов, во-вторых, эти образы потребуют дополнительных обоснований, а если таковых не последует, появятся авто-объяснения… и тогда внимание – пфффф! – распылится и осядет. В лучшем случае. В худшем – зацепится за то, что противоречит главному. Почему так вышло? Потому что Бульбу играет очень хороший актер, а сцены построены некачественно.
Линия космополита Андрея получилась куцей и необъяснимой. Панночка, конечно, красавица, но если бы на ее роль взяли Веру Брежневу, ничего бы не изменилось. А вот если бы Андрей, вместо того чтоб тащиться на вражескую сторону со всей причитающейся атрибутикой, просто панночку умыкнул и в своем обозе хлебом накормил, изменилось бы многое. Отчего он пошел на предательство? Явно не от большого ума, раз этот ум смогла полностью застелить маленькая похоть. И – раз уж отрекся от батьки, руби на всем скаку батьке голову, не сомневайся. Но Андрюшка не потому от папы ушел, что свой путь искал, а потому, что папу страшно. Что имеем? Недалекого внушаемого сластолюбца Андрея, и как катализатор – красавицу польку (красавицы польки – вечный русский бич). Именно потому, что Андрей получается таков, ожидаемая сцена "Я тебя породил, я тебя и убью" не производит должного эффекта: не тот человек Андрей, на кого Бульбе стоило бы тратить драматическую минуту своей жизи. Обошелся бы и без сентенций.
Зато среди всего этого безобразия я нашла одну единственную действительно трогательную историю. Историю о том, как Бульба пришел просить еврея отвезти его в Варшаву – на казнь Остапа. Молится еврей, и одежда для молитвы на нем – как нарисована на картинках, где фарисеи шушукаются. Бульба просит (а как стыдно ему просить жида!), Бульба платит, Бульба терпит (а жид знает, что Бульба в его власти), Бульба вынужден довериться. Оба актера совершенно замечательные, поэтому получилось передать, насколько эта ситуация для Тараса унизительная, мучительная, ненормальная – и все ради сына. Бульбу привозит еврей в Варшаву в повозке с кирпичами. О чем-то говорит с другими жидами, видимо, объясняет диаспоре, что этому гою надо помочь, потому что хоть и поц, но за все платит. Бульбе бреют усы и одевают в сюртук и белый воротник – как ходят зажиточные поляки. И без единой слезинки смотрит неузнаваемый Бульба, как Остапу ломают кости. Пожалуйста вам, акценты не смещены (хоть режиссер и тут лез со своими побочными линиями) – и все получилось.
Батальные сцены в фильме ужасающие. Среди сорока минут боев проскочило разве что два-три момента, когда было красиво, технично, изобретательно. А так… То видно, как на горе один неспеша другому подмышку саблю просовывает, а тот удобно группируется и катится со склона, то Боярский так копье метнет, что оно падает, не успев вылететь из кадра. То заметишь, что в отряде конников через одного скачут не козаки, а субтильные девочки с конюшни, прикрытые болтающимися на них плащами и папахами. То на богатыря наваливается дюжина веселых маленьких поляков, с радостью бросающихся врассыпную, чуть только он пошевелится. В общем, если бы нам этот фильм показали тридцать лет назад, мы бы, может, уписались от счастья и от страха. Но сегодня для того, чтобы от души уписаться, нам уже требуется нечто гораздо более качественное.
Рекомендую этот фильм детям, которым лень читать. Маленьким детям. Ну и мне – потому что даже неудачная экранизация заставляет меня внимательнее отнестись к первоисточнику.