Есть такой нарративный приём – я условно называю его "отдай моё сердце". Это название происходит от старой детской пугалки, где надо было долго рассказывать оппоненту, как по тёмным местам шла какая-то тёмная личность, постепенно делая свой голос всё тише и тише. И вот, когда слушатели уже напрягают слух, чтобы услышать твой голос, надо рассказать о том, как эта тёмная личность приближается к кому-то и тут орёт что есть мочи: - ОТДАЙ МОЁ СЕРДЦЕ!!! Все, естественно, вздрагивали, а женщины подскакивали на месте, когда я рассказывал эту историю.
Так вот, современные голливудские киношники освоили этот приём в совершенстве. Более того, всё чаще я с прискорбием констатирую, что кроме этого замечательного приёма в фильмах ужасов уже практически нет. Потому что попкорножующие, которые ходят на подобные фильмы, смотрят ли не потому, что КИНО, а для того, чтоб два-три раза подпрыгнуть на месте, и хотя бы разок как следует подавиться попкорном. Вот тогда они выходят из зала удовлетворённые, и говорят "Дааа, это были УЖАСЫ!" А дядьки Димка выходит из зала, скажем откровенно, в недоумении.
"Нерождённый" имеет очень качественную завязку, неплохой сюжет и качественную основу стори-лайна. Но, к несчастью, или расписывать этот стори-лайн в полноценный сценарий доверили каким-то литературным неграм (это гипотеза номер раз), или после завершения сценария его существенно поправил продюсер, чтобы пиплу было понятно (это гипотеза номер два), но на выходе мы получили текст: 1. Простоватый до бараньей тупости; 2. С массой упущенных возможностей и сильно сокращёнными эпизодами высокого потенциала (в том числе какой-то дебильной урезанной концовкой); 3. Почти целиком построенный на "отдай моём сердце". Последний пункт заёбывает до такой степени, что с начала последней трети фильма хочется на всё забить, и уйти из зала.
Чтоб вы поняли, что я имею в виду, когда говорю о простоватости и упущенных возможностях, вот вам примеры: - Глаза у людей разного цвета, потому что близнецы. А ещё и потому, что в концлагере фашисты ставили эксперименты по изменению цвета глаз. Ну, это просто так совпало случайно. - Главная героиня приносит раввину книгу на иврите. "Вы можете её прочесть?" — спрашивает она. "Это еврейский язык", — отвечает он, "я читаю по-еврейски". - Персонажи собираются изгонять дьявола по древне-еврейской книге. Но изгонять будет католический священник. По древне-еврейским ритуалам. На закономерные вопросы о том, как они себе представляют весь этот оксюморон, персонажи пускаются в десятиминутный диалог, объясняющий, что изгонять беса может кто угодно, но по той книге, которую данный бес верит, что ему другие люди его изгнали по этой книге, которые верят. Но католический священник. И раввин на подхвате. И таких недоделок – полон фильм.
Финальный эпизод – с изгнанием беса – был очень многообещающим в теории, но на практике оказался кастрированным цитированием более удачных работ. Концовка и вовсе ставит в тупик, причём в тупик относительно самого главного вывода, который должны сделать для себя попкорножующие: это хороший конец или плохой? Хм...
В фильме целый ряд интересных находок (или, скорее, удачная компиляция старых идей) – всех этих отсылок ко второй мировой, древне-еврейских книг, баланса снов/реальности, людей (и собак) с перевёрнутыми головами, и так далее. Погоня одержимого инвалида за бабушкой по лестнице дома престарелых – это просто круто (хотя и здесь приходится признать, что если бы сцена была по-настоящему доработана, она могла бы стать новой классикой, но увы). Но изо всех щелей сквозит дикое стремление авторов ПРОИЗВЕСТИ ВПЕЧАТЛЕНИЕ вместо того, чтобы просто снимать кино. И это всё портит.
Резюме: пусть будет два с половиной. Ровно посередине.